Колесница медленной смерти
28 сентября 2022Книги Пантелеймона Романова в конце двадцатых - начале тридцатых годов ХХ века в СССР вызывали большой интерес. Читали их много и ругали не меньше. Одно с другим было связано непосредственно.
У Пантелеймона Романова была в то время репутация разоблачителя. Сатира на мещан. Сатира на интеллигенцию. И в то же время его самого называли пошляком и мещанином, а Маяковский в 1928 году написал даже стихотворение «Лицо классового врага» («буржуя-нуво»), который обожает Пантелеймона Романова и Михаила Булгакова.Стихотворение заканчивалось словами: «Товарищ, помни: между нами орудует классовый враг».
«Вина П. Романова в том, что он показывает только кандидатов в герои шахтинского процесса»
Почти все герои Романова были отрицательными. Особенно доставалось интеллигенции. Однако та же интеллигенция рассказы и романы Пантелеймона Романова если не любила, то обсуждала. Противники «гнилой интеллигенции» тоже с удовольствием читали.
«Из русских писателей по читаемости идёт Пантелеймон Романов, - сообщал в 1928 году "Московский комсомолец" в рубрике "Что читают артисты". - За ним Толстой, Горький, Вересаев, Достоевский, Лавренёв и др.»
Мало кому так везло, как Романову. В 1928-1929 годах в Москве вышло 11 томов из 12 полного собрания его сочинений.
Пройдёт совсем немного времени, и о таком советском писателе как Пантелеймон Романов постараются забыть. Вспомнят только в перестройку, но на фоне других «возвращённых» писателей его книги не станут откровением. Хотя бы по той причине, что Пантелеймон Романов был всё же советский, а не антисоветский писатель. Для того чтобы быть советским писателем и произвести фурор спустя полвека надо было быть Андреем Платоновым.
Пантелеймон Романов - писатель меньшего масштаба. Тем интереснее, что его книги до сих пор можно читать. И сейчас уже не столь важно - кто он был, советский или антисоветский. Те же сомнения в то раннесоветское время распространялись и на Булгакова, Зощенко, Эрдмана... Их всех объединяли некоторые темы и литературные приёмы. Всех, включая Романова, числили в категории «сатирики». Это позволяло писателям быть чуть более откровенными, чем тем, кто звания «сатирик» не удостоился.
Судя по дневникам и письмам сам Пантелеймон Романов взгляды имел неустойчивые («Какое у меня "политическое миросозерцание", какая "позиция" наконец? - Никакой. Одно время я загораюсь перспективами революции, в другое - я вижу её в самом чёрном свете, в третье - ещё как-нибудь...»)
Так что не случайно революционные литературные критики, особенно РАППовцы и бывшие РАППовцы (РАПП - Российская ассоциация пролетарских писателей), считали Романова чужаком. А раз чужак, то и никаким сатириком он права быть не имеет. Критиковать и высмеивать может только свой. Такова была логика РАППовцев.
Пантелеймон Романов удостаивался презрительной критики не только от РАППовцев. Владимир Маяковский его припечатал, когда написал о вкусах «классового врага»:
«Он мечтает
узреть Романова...
Не Второго -
а Пантелеймона.
На ложу
в окно
театральных касс
тыкая
ногтем лаковым...
Так что Романов ещё хорошо отделался. Умер своей смертью. А нынешние театральные зрители если и не мечтают «узреть Романова» в театре, то имеют такую возможность. Совсем недавно эта возможность предоставилась дважды во время Пушкинского театрального фестиваля.
Казалось бы, литературные страсти почти столетней давности сегодня должны быть интересны только специалистам.
Тем не менее, сейчас о Романове не забыли даже в театре, с которым он при жизни связан был значительно меньше, чем Булгаков или Эрдман. Самыми известными пьесами Романова были комедия «Землетрясение» и ещё «Женщина новой земли»», сейчас совсем забытые.
Одно из самых важных произведений Романова - «Товарищ Кисляков». Названий у этой книги было несколько. Автор закончил роман 7 октября 1929 года - с третьего захода, написав третий вариант залпом, за месяц. Тогда он назывался «Попутчик». А ещё раньше рабочее название было такое: «Вырождение». И «Попутчик», и «Вырождение» - названия слишком прямолинейные. О чём книга? О выродке.
«Товарищ Кисляков» - название более тонкое, не разоблачительное, а ироничное.
На европейские языки книгу почти сразу же с удовольствием перевели, и там она называлась ещё тоньше: «Три пары шёлковых чулок» (чтобы понять это, надо было дочитать книгу до самого конца). Книжная палата в 1934 году сообщила, что по числу переводов за рубежом Романов был в первой пятёрке советских писателей - вслед за Горьким, Эренбургом и Алексеем Толстым.
Спектакль, который показали в Пскове во время Пушкинского театрального фестиваля, называется «Товарищ Кисляков» (инсценировка: Андрей Калинин и Алексей Ильин).
Кисляков и в книге, и в спектакле петербургского Александринского театра (режиссёр Андрей Калинин) - не совсем товарищ. Товарищем он только притворяется. По крайней мере, так можно первоначально подумать.
Но потом становится понятно, что главный герой Ипполит Кисляков (Иван Трус) вжился в роль «товарища», изначально ему чуждую. Приспособился и в каком-то смысле стал революционером большим, чем настоящий революционер - новоявленный музейный работник и партиец товарищ Полухин (Никита Барсуков).
Один из советских литературных критиков писал, что "вина П.Романова в том, что он показывает в интеллигенции только кандидатов в герои шахтинского процесса или же трухляво-гнилых, ни к чему не пригодных интеллигентов, вроде Аркадия...»
Строгие критики настаивали, что в СССР существуют и другие интеллигенты. Не приспособленцы, а настоящие строители социалистического строительства. Как будто товарищ Кисляков олицетворял всю интеллигенцию без исключения.
Кисляков у Романова действительно не может закончить хорошо. Стеснительный осторожный негодяй. Падение его продолжается медленно, но верно.
«Вычистим из наших рядов...»
У Андрея Калинина главный герой тоже негодяй, но страдающий. Он осознаёт свои поступки. Знает им цену. Внутренние монологи специально для зрителей иногда вырываются наружу. И почти тут же затухают. Шквал сменяется мёртвой зыбью. Товарищ Кисляков предпочитает думать одно, а говорить и делать другое.
Такие люди как Кисляков живут во все времена. Если бы не экстремальные обстоятельства, они бы, скорее всего, предателями не стали. Именно этим Кисляков должен быть интересен зрителям, которые смотрят спектакль осенью 2022 года.
В наше время многим тоже приходится приспосабливаться. Тщательно скрывать свои истинные взгляды. Иногда люди и сами не замечают, как подобное лицемерие становится их сутью. Истинные взгляды исчезают. Остаётся лишь желание устроиться наилучшим образом, чаще всего - за счёт ближнего. Переступить через очередного человека.
Чтобы там ни говорили, но «Товарищ Кисляков» всё равно сатира. И положительных героев там нет. Это совсем не недостаток. Таков жанр. Сатира - не обязательно подразумевает смех в зале. На спектакле Андрея Калинина зрители обычно не смеются, разве что иногда улыбаются. Например, когда на сцене появляется пулемёт «Максим», астаринная карета усилиями музейных работников быстро превращается в тачанку (тачанку-ростовчанку). Звучит та самая знаменитая песня на стихи Михаила Рудермана. Она ассоциируется с Гражданской войной, но написана значительно позднее. «Ты лети с дороги, птица, // Зверь, с дороги уходи! // Видишь, облако клубится, // Кони мчатся впереди!..». Песню впервые исполнили 18 декабря 1937 года в Большом зале Московской консерватории. Герой романа товарищ Кисляков её петь не мог, а вот герой спектакля - запросто. Андрей Калинин включил в свою постановку целую россыпь явных отсылок на известные фильмы и книги, рассказывающие преимущественно о революционных и послереволюционных событиях.
Тачанка - это колесница смерти, катафалк. Старое отброшено за ненадобностью, сдано в утиль. Старое - это жизнь, а новое - смерть. Колёса истории смазаны кровью.
Важнейшую роль в спектакле играют вещи (сценография: Андрей Калинин, Алиса Юфа). Они движущиеся и многозначительные. Жизнь товарища Кислякова и остальных катится куда-то не туда. Они это понимают, но сделать ничего не могут. Вернее, сами делают очередной шаг в пропасть.
В «Товарище Кислякове»приспособленцами оказываются почти все главные герои - каждый по-своему. Не только Ипполит Кисляков, но и очаровательная соблазнительница Тамара (Олеся Соколова), и даже друг детства Ипполита Аркадий Незнамов (Пётр Семак), легковерный и, в сущности, положительный. Незнамов - другой тип русского интеллигента. Казалось бы, ему следовало посочувствовать.
Но он-то как раз больше всего смешон в своей слепой вере в дружбу и любовь. Вроде бы умный человек, а ведёт себя как последний глупец. Были бы такие люди как Незнамов немного проницательнее, то зла бы в мире стало меньше.
Каждый жалок по-своему. У каждого есть своя линия поведения. Эти люди - не монстры, не злодеи. Они похожи на тех, кого мы хорошо знаем. Только одежду носят по моде двадцатых годов. Причём, все они так или иначе связаны с культурой (с музеем, кинематографом). В театр ходят. Образованные, совсем не дикари. Однако всё неминуемо движется к кровавой трагедии, о чём зрителям объявляют в самом начале спектакля.
Тот, кто не приспосабливается, тот исчезает. Происходит то, что написано на огромном кумаче, растянутом на всю ширину сцены: «Вычистим из наших рядов враждебные и чуждые элементы».
Кто будет спорить, что в наше время тем же самым - «чисткой враждебных и чуждых элементов» - занимается государство и отдельные его представители? И в этих обстоятельствах немаловажно - кто первым начнёт. Кто кого первым успеет «вычистить». Выживает самый шустрый.
Казалось бы, товарищ Кисляков - интеллигент в очках, старомодный и тусклый - должен был отсеяться в первых рядах. Однако откуда-то у него взялись умения оставаться на плаву, вернее - чутьё. Он вовремя переобувает туфли, меняя их на сапоги. Он находит подход к каждому, от кого может зависеть его судьба. Предложит папироску, подберёт нужное словцо, поймает нужную интонацию. «И с налёта, с поворота, // По цепи врагов густой // Застрочит из пулемёта // Пулемётчик молодой...»
Интересно, что предательство Кислякова во многом основано на нежелании конфликтовать. Если бы его не трогали (например, его назойливая жена (Василиса Алексеева)), то и он бы вёл себя приличнее.
Желание избегать конфликтов и вполне человеческое стремление устроить свою жизнь способно привести к моральной катастрофе.
Судьба товарища Романова отчасти напоминает судьбу товарища Кислякова. Романов, как и большинство писателей того времени, пытался приспособиться к стремительно изменяющейся действительности. На Первом съезде писателей Романов с трибуны говорил, что надо «навсегда покончить с однобокой сатирой /.../иначе они, "сатирики", прежде всего обрекают на гибель самих себя». Фактически он подписался под упрёками своих критиков, обвинявших его в однобокости, и заговорил их голосами. Это был акт саморазоблачения и покаяния. Но это не сильно ему помогло.
Зато умер он, не как некоторые его критики - в сталинских лагерях, а в кремлёвской больнице.
«Имиджевые потери были неизбежны...»
Программа 2022 года по-настоящему уникальна. Фестиваль всё ещё называется «Пушкинский», XXIX по счёту, но те немногие спектакли, показанные в Пскове с 20 по 26 сентября, к Пушкину отношения не имеют.
В основе «Товарища Кисляков» - роман Романова, в основе «Преступления и наказания» (петербургский театр «Приют комедианта» Константина Богомолова) - Достоевский. «Последняя жертва» (Воронежский ТЮЗ, режиссёр Анатолий Ледуховский) - сцены по мотивам пьесы Александра Островского, «Дядя Ваня» псковского драмтеатра (режиссёр Павел Зобнин) - Чехов. Вот и всё. Пушкин ускользнул. Улетучился. Заранее вылетел, как пробка из бутылки «Вдовы Клико 1811 года». К этому шло давно и, наконец, свершилось. Остался только воздушный профиль пушкинского «зайца», которого торжественно вручают участникам фестиваля.
Во время пресс-конференции художественный руководитель Псковского драмтеатра Дмитрий Месхиев отчасти объяснил метаморфозу: «В этом году министерство культуры не поддержало фестиваль, а область поддержала поздно... Так что имиджевые потери были неизбежны. Серьёзный фестиваль должен длиться восемь-десять дней... Если будем делать фестивали с маленькой программой, то серьёзным такой фестиваль назвать будет нельзя, как бы мы не пыжились...»
Получилось, как будто в эпопее Пантелеймона Романова «Русь». «Национальная эпопея, но я не упоминаю о Пушкине, - написал автор в записной книжке ровно сто лет назад - в 1922 году. - Я инстинктивно сделал это».
Такова сила инстинкта.
Фото: Игоря Ефименко
Алексей ВЛАДИМИРОВ
Источник: Городская среда